Архив новостей сайта

Прогулялись по набережной до Северного морского музея. Музей, разумеется, был уже закрыт, по будням он работает до 6 вечера. Рядом горят огни ресторана-ночного клуба на воде под названием «ПаратовЪ», и ещё ярче сияет, гудит и погромыхивает по соседству здоровенная трубоукладочная баржа.

  
  

На пристани около Морского музея, называемой Красной, установлена вырезанная из дерева группа фигур и поморский карбас. Арт-объект появился в прошлом году и изображает экспедицию Георгия Седова, которая в 1912 году отправилась от этой пристани (тогда она именовалась Соборной) в плаванье к Северному Полюсу. Увы, из-за отсутствия опыта передвижения во льдах, тщательного планирования и должной организации (это путешествие даже называют самым безумным и неподготовленным за всю историю изучения Севера) экспедиция закончилась трагически. Проведя за два года множество ценных наблюдений и исследований, цели своей Седов не достиг. Его корабль смог пробиться к архипелагу Земля Франца-Иосифа, где во время вынужденной зимовки, при катастрофической нехватке топлива, со страдающим о цинги, голода и холода экипажем, и сам будучи тяжело больным, капитан понял, что до полюса они не доберутся. Тогда Георгий Седов и два матроса, добровольно вызвавшихся пойти с ним, покинули корабль и отправились на север на запряжённых собаками санях. В пути Седов умер и был похоронен на острове Рудольфа, самом северном острове архипелага...

Возле Красной пристани пришвартован небольшой пассажирский теплоход под названием «Коммунар» — одно из старейших судов на Северной Двине, сошедшее со стапелей в 1940 году (пальму первенства держит построенный в 1911 году колёсный пароход «Н.В. Гоголь», старейшее пассажирское судно России, и он до сих пор на ходу! )

  

На следующее утро перед отъездом из Архангельска мы таки поднялись пешком на Северодвинский мост. Полюбовались на пробитый во льду фарватер и панораму двинских берегов. Увы, проплывающих под мостом кораблей не застали, зато там дул сильнейший ветер, выжимающий слёзы из глаз.

  

Не говорим Архангельску «прощай», говорим «до свидания». Как-нибудь непременно приедем сюда снова. А пока впереди 700 с лишним километров до Вологды, где у нас запланирована ночёвка. За прошедшие дни на М-8 успел выпасть снег и пройти дорожники, щедро «унавозившие» трассу песком. Да и весна заявила о себе, как-никак, вторая половина марта на дворе. По пути свернули к ледовой переправе через реку Вагу. Неделю назад, когда наше приключение только начиналось, это была первая встреченная ледовая переправа, и, как я уже упоминала, на обратной дороге мы специально подъехали к ней, чтобы запечатлеть для истории.

  
  

До Вологды добрались уже затемно, часам к 8 вечера. Дорога почему-то сильно вымотала, под конец ехали только на силе воли. А ещё ж надо заселиться (на этот раз нам досталась очаровательная квартирка-студия в небольшом трёхэтажном особнячке на границе частного сектора и новостроек), найти какую-нибудь «Пятёру» или «Магнит», купить пожрать... На следующий день мы планировали снова сходить на реку Вологду к кремлю. Была суббота, и народу на Кремлёвской площади гуляло не в пример больше, чем в прошлый раз. У стен Воскресенского собора и Музея кружева сдавали напрокат «ватрушки» и катали малышей на радиоуправляемых машинках. Нет, на наших городских праздниках я много разных машинок повидала, а вот фуры с прицепом ещё не было! Да и погода изменилась, спустя неделю в Вологде явно повеяло весной, подтаял лёд на реках, по небу ветер гонял лохматые мартовские облака, а на деревьях уже возились грачи, инспектирующие свои гнёзда после долгого отсутствия.

  
  

Ну и конечно же мы не могли не навестить вологодских уток, так впечатливших нас. Мало того что они не боятся прохожих, тусуясь фактически на автобусной остановке на берегу речки Золотухи, стoит только остановиться или, тем более, пошуршать каким-нибудь пакетом, как утки сбегаются и слетаются прямо под ноги и выжидающе смотрят. В этот визит мы их не разочаровали. А какие были восторги, когда обнаружилось, что вологодские утки настолько бесстрашны, что берут булку из рук! Очень необычное ощущение. Мы уже неоднократно кормили с рук лебедей, в отличие от них, утка касается пальцев нежно и аккуратно. А нам на память остались фотографии привстающих на цыпочки уточек, тянущихся за кусочком булки.

  
  

Деревенька Кимжа на одноимённой реке, левом притоке Мезени, существует с начала XVI века, когда некий крестьянин переселился сюда со своим семейством из деревни Немнюга Пинежского уезда. По преданию, он сложил часовенку, которая по прошествии времени и с увеличением количества жителей сменилась большой церковью в честь иконы Божией Матери, именуемой Одигитрия, что означает Путеводительница. В годы своего расцвета Кимжа славилась различными промыслами. Поморы-корабелы строили карбаса, кожевенники выделывали кожу и шили обувь. Мастера-умельцы занимались медным и оловянным литьём: отливали колокольчики и украшения на конскую сбрую, посуду. Увы, в позднеперестроечные и постсо­ветские времена деревня стремительно стала приходить в упадок, ещё в начале 2000-х люди там не жили, а выживали... Но с некоторых пор (полагаю, с тех самых, как начала функционировать круглогодичная автомобильная дорога до города Мезени ) Кимжа становится всё более популярной у туристов. В 2016 году она вошла в ассоциацию «Самые красивые деревни России». Так сложилось, что Кимжа полностью сохранила традиционный облик северной деревни конца XIX-ого века, и сейчас её называют архитектурным заповедником под открытым небом, где остановилось время. Действительно, большинству построек в деревне более 100 лет. Жители не красят свои дома в яркие цвета, не обшивают сайдингом, не ставят заборы из профнастила. И только провода и спутниковые антенны-тарелки напоминают о том, что на дворе не XIX век, а XXI.

Деревня несколько раз служила аутентичными декорациями для исторических фильмов. Самый известный — снятый в середине 1980-х художественный многосерийный фильм «Михайло Ломоносов», где Кимжа сыграла роль села Холмогоры XVIII века, неподалёку от которого родился учёный.

  
  
  
  

Главная достопримечательность Кимжи — Одигитриевская церковь, памятник федерального значения 1763 года постройки (по другим данным, 1709). Единственный (!) сохранившийся образец северного деревянного зодчества так называемого мезенского типа — характерного для церквей именно этого края. Вышеупомянутая церковь Одигитрии, покровительницы мореходов и путеше­ственников, возведённая в начале XVII века, сгорела от удара молнии, и в 1700 году началось строительство новой — вот этой самой. Для постройки взяли лиственницу как самый прочный и долговечный материал. Но хотя строительство здания как такового было закончено в 1709 году, оставалась ещё внутренняя отделка, иконы, церковная утварь. Ввиду крайней бедности прихожан работы продвигались «в час по чайной ложке», и освящена церковь оказалась только лишь в 1763 г. В 1920-30 годы, когда при молодой Советской власти культовые постройки массово сносились либо переделывались в светские, кимженский храм удалось сохранить в нетронутом виде. К началу XXI века церковь пришла в аварийное состояние и в 2008 году была полностью разобрана для реставрации. Реставрация также заняла изрядно времени, не в последнюю очередь из-за перебоев с финансированием, местные жители уже даже не надеялись, что когда-либо снова увидят свою любимую церковь. Но реставраторы таки смогли, в 2015 году здание возвели под купола, в 2019 на колокольню подняли колокола, и в прошлом, 2020 году, восстановление храма было официально полностью завершено. Теперь осталось подождать, пока свежие стены потемнеют от времени, и Одигитриевская церковь перестанет выделяться среди старинных деревенских построек.

  

Ещё одна «изюминка» Кимжи — две ветряные мельницы, стоящие на лугу за деревней. К концу XIX века в деревне функционировало порядка десяти ветряных мельниц, и это в условиях Крайнего Севера! Мололи муку из жита (так называют в этих местах ячмень), ибо выращивать пшеницу было совсем нецелесообразно. Да и ячмень-то не успевал вызревать за лето, и его складировали на дозревание в специальные хранилища. В советское время потребность в ветряных мельницах отпала, без ухода они быстро приходили в негодность. До наших дней дожили всего две: мельница Дерягина и мельница Воронухина, по фамилиям владельцев. Благодаря усилиям неравнодушных энтузиастов, восстанавливающих старинные мельницы не только по Русскому Северу, но и по всей стране, мы теперь можем любоваться этими уникальными сооружениями. Наряду с мельницами в деревне Погорелец, кимженские — самые северные мельницы в мире! Одна из них историческая, 1897 года постройки, детально восстановлена до рабочего состояния и вполне может опять стать действующей, а во второй, сконструированной заново в 2015 году на сохранившейся исторической ряже (это конусообразное бревенчатое основание), создан музей, где можно подробно рассмотреть устройство мельницы и узнать об истории реставрации её соседки. В упор мы к мельницам не подходили, так что не уверена, какая из них какая. Вроде бы более дальняя (северная по карте) есть более старая Дерягинская, а передняя — ставшая музеем Воронухинская. Её крылья не крутятся и амбар закреплён в одном положении. Вот здесь подробно и доходчиво расписано и про особенности конструкции северных мельниц-столбовок, и про историю двух сохранившихся мельниц деревни Кимжа, кому интересно — рекомендую.

  

Где-то минут через десять после того, как мы покинули Кимжу, по сторонам дороги пропал лес и началась тундра. Та самая, что мы фоткали по пути в Мезень. Только тогда было пасмурно, а сейчас солнечно, и краски и настроение совершенно другие. Снова остановились на обед в кафе «Хуторок»...

  

Нет, всё-таки зимник в ясную погоду — обалденно красивая дорога! Время перевалило за полдень, и под ярким солнышком иней с тонких веточек стаял, зато появились роскошные облака.

  

А когда мы добрались до карстового каньона в Пинежском районе, это был просто неприкрытый восторг! Я бы, конечно, наснимала вдоволь и через лобовое стекло, но, к счастью, на серпантине предусмотрены площадки, где можно припарковаться, и мы выскакивали из машины и упоённо щёлкали затворами.

  
  

По бокам проносятся стройные ряды северных «ёлок-палок», огромные штабеля древесины, деревеньки на холмах... Всё то же самое, описанное в рассказе про поездку по Мезенскому тракту, только теперь в хорошую погоду и в обратную сторону. В Холмогорском районе проскочили через снеговой фронт, и опять снегопад был очень красивым, крупными хлопьями сквозь солнце. Под вечер наконец добрались до Архангельска. Здесь наши пути с Кариной разошлись, она отправилась на железнодорожный вокзал, а мы — погулять по набережной Северной Двины и ночевать в гостиницу... Но об этом в следующем рассказе.

  
  

Поражающий своими размерами поморский дом-двор, который даже язык не повернётся назвать избой, — традиционное жилище Русского Севера. Когда зима реально длится по полгода, причём не абы какая, а суровая, многоснежная, а весной и осенью дожди, грязь, распутица и половодье, а летом стаи комаров уносят зазевавшихся туристов, в общем, на улицу лишний раз не выйдешь, чрезвычайно удобно и выгодно оказалось объединить жилые и хозяйственные постройки под одной крышей. То есть всё то, что в деревнях средней полосы России рассредоточено по участку: сарай для инструмента, мастерская, кладовая и погреб для припасов и даже хлев, конюшня и сеновал — здесь срасталось в единое целое с минимум двумя, а зачастую и пятью-шестью тёплыми избами, где обитало несколько поколений одной большой семьи. Разве что баня строилась отдельно, обычно поближе к реке. На нижнем этаже такого крытого двора устраивался хлев для домашней скотины, на втором этаже прямо над ним располагалась поветь — обширное хозяйственное помещение, где хранились охотничьи и рыболовные снасти, сельхозорудия, стройматериалы, столярно-плотницкий инструмент, всякие необходимые в быту устройства типа маслобойки или мельничного жёрнова, сушились веники для бани. Отдельно отгораживалась кладовая для припасов. Хозяин занимался в повети каким-нибудь ремеслом. В частности, глава семьи Кубышкиных знал сапожное дело, шил и чинил обувь. Здесь же, в повети, складировалось сено, и можно было кормить коров и лошадей без лишних телодвижений, просто сбрасывая сено вниз через специальные отверстия в полу. С улицы на поветь вёл взвоз — широкий бревенчатый настил, по которому свободно въезжала лошадь с телегой, подвезти того же сена, например... (Увы, со стороны взвоза никто из нас дом не сфотографировал.)

Квашня, ушат, светец, безмен, зыбка... Старинные предметы, бывшие неотъемлемой частью жизни ещё в начале XX века, и которых в современных городских реалиях уже давно не существует. А то встречаются и совсем специфические вещи. Вот что такое крошни? Оказывается, дальний родственник современного рамного рюкзака — конструкция из бересты, прутьев и ремней, предназначенная для переноски грузов за спиной.

  
  

Жилая часть отделялась от хозяйственной сенями и была поднята на подклет, в котором располагались погреба. Обратите внимание, как высоко начинаются окна! На 10-11 венце. И представьте, что зимой снега может наметать под самые окна... Каждая изба представляет собой самостоятельный сруб с печью. В «Пёзском подворье» в одной горнице устроена выставка мезенских народных костюмов, украшенных традиционной мезенской вышивкой. Также сохранена обстановка, бывшая при жизни хозяев дома, их фотографии и вещи. Вот, например, юбилейная медаль царя Николая II, выпущенная к 300-летию Дома Романовых, которой был награждён Никифор Кубышкин. А во второй горнице принимали гостей — здесь тоже печь, стол с лавками. За печкой солныша — специальный закуток, где хранится вся посуда и кухонная утварь. Впрочем, кроме музейных экспонатов, там виднеются и вполне современные предметы — музей периодически устраивает мастер-классы и чаепития с пирогами.

  
  

Рядом с домом притулилась банька. Внутри стены и потолок закопчены до черноты. Не могу сказать, топят ли до сих пор в Мезенском краю баньки по-чёрному, но раньше только так и было принято.

  

После музея нас пригласили в деревенскую библиотеку. Электричество всё ещё не дали, а в библиотеке пылала жаром натопленная печь и ждал сытный обед с супчиком, копчёной рыбкой и пирогом под горячий чаёк и задушевную беседу. Кроме сотрудниц библиотеки, к тёплой компании присоединилась и руководитель быченского Дома культуры Надежда Коршакова, которая после обеда провела нам небольшую экскурсию по деревне. Погода всё время менялась: то проглядывало солнышко, а то тучи снова сгущались и принимался идти снег.

Деревня Бычье стоит на берегу реки Пёзы. Вроде бы на правом... Но одновременно и на левом. Ибо Пёза, разбегаясь на рукава, охватывает пригорок со всех сторон, так что деревня в итоге оказывается на острове, куда летом можно попасть только на лодке или пароме.

  
  

Время основания Бычья (кстати, именно так принято в деревне склонять название в родительном падеже — не Бычьего, а Бычья...) неизвестно, впервые упоминается в 1710 году как «Деревня на Бычьи на волоке Новый Починок». Версия возникновения названия деревни сложная и многоступенчатая, изложена на плакатах возле «Пёзского подворья». Якобы некий новгородский купец ехал по Пёзе, долго гребли его люди, выбились из сил, подъели припасы... вдруг увидели на берегу стадо диких быков (или лосей, их тоже называли быками), устроили охоту, налопались до отвала, а столь удачно встретившийся им пригорок прозвали Бычье урочище. Потом двое беглых крепостных крестьян, Мосей Коршаков и Пётр Соснин, добрались до этих глухих мест, обосновались на острове, образованном рукавами Пёзы. Потихоньку обзавелись хозяйством, а там и женились. По прозвищу Коршакова — Игумен — новая деревенька получила название Игумново. (Теперь это верхняя, северная половина Бычья. А Коршаковы и Соснины — самые распространённые фамилии в деревне.) Частые неурожаи вынудили жителей перейти с выращивания хлеба на скотоводство. Откармливали бычков на мясо. И однажды половодье выдалось сильнее, чем в прошлые годы, и затопило даже самый высокий луг, куда на время разлива сгоняли скот. Легенда умалчивает, многим ли животным удалось спастись, или утонули все поголовно, но в память об этой трагедии безымянную деревеньку, выросшую через протоку от Игумнова, назвали Бычье. Гораздо позже, уже при СССР, обе деревни объединили в одну под названием Бычье. Вот такая история. Ну и как альтернативная версия — быком раньше называли возвышенность, не заливаемую во время весенних половодий. Что, впрочем, ничуть не мешает реке в разлив регулярно наведываться в гости к тем местным жителям, у кого участки пониже. Есть даже эпичное фото весеннего разлива 2020 года, когда южную часть деревни залило практически целиком.

Помимо «Пёзского подворья», в Бычьем есть ещё один музей — Дом Комарушки. Как я уже упоминала в предыдущем рассказе про тур по деревням, прозвище быченцев — «(на)комарники». Комары на севере вообще с подмосковными по численности и агрессивности не сравнятся. По рассказам путешественников, побывавших в Мезенском краю в летние белые ночи, к выходу из машины готовишься словно в открытый космос: плотная одежда, перчатки, накомарник, щедрая доза репеллента, быстро-быстро выскользнуть в дверь, чтобы не напустить комаров в салон, и всё равно кусают. А самые комариные места, по-видимому, именно здесь, в Бычьем. Поэтому неудивительно, что символом деревни стал комар, вернее, Комарушка. У неё и отчество есть — Кирилловна, потому что считается, что комары массово появляются после Кириллова дня — 22 июня. В гости к Комарушке, правда, мы не пошли. Зато прокатились по деревне в санях, запряжённых лошадкой (мезенской породы, разумеется). Наряду с автомобилями и снегоходами, лошадь сохранилась на Русском Севере как вполне себе актуальное средство передвижения.

  
  

Посетили несколько местных достопримечательностей — обетных крестов. Это одна из особенностей Поморья. Ставили их по обету (обещанию), благодаря Бога за добро, в честь значимого события или за спасение от какой-нибудь беды, например, шторма в море. Ведь ремесло помора-промышленника — дело весьма опасное. Сойдя после многомесячного скитания по морским просторам на берег живым-здоровым, помор ставил в честь этого обетный крест. Ещё одним частым поводом для возведения обетных крестов было избавление от болезни, особенно когда болел ребёнок. Обычно при этом на крест повязывался (жертвовался) отрез материи, рубашка или полотенце. Некоторые обетные кресты нынче столь щедро завешены футболками и платками, что дерево под ними начало гнить, и местные жители уже подумывают о реставрации...

  

Кстати, ещё один факт о жизни в северной глубинке — во дворах практически нет деревьев. Когда зашла речь о фруктах-ягодах, наш проводник Александр изумлялся и не верил: неужели в Подмосковье урожаи яблок бывают такими, что убрать и потребить нереально, яблоки опадают и остаются гнить?! Вот уж он бы нашёл применение всему этому богатству! Там в деревнях не встретишь ни яблонь, ни вишен... Не вызревает ничего, да и сами деревья не переживут зиму. Не берусь утверждать, что вырастить урожай яблок в Мезенском районе невозможно в принципе, но слишком короткое лето, слишком суровые зимы, слишком много труда придётся приложить и с большой вероятностью — впустую. Если у дома растёт дерево — это будет берёза, ива, лиственница, ель, черёмуха... Встречается сирень, но она зацветает... в конце лета, если не побъёт внезапными заморозками. У многих, правда, стоят теплицы.

  

Возвращаясь из Бычья (хе-хе, так говорить — это заразно ), мы попали под совершенно сказочный снегопад. За время пребывания в Мезени снег шёл несколько раз: и в первый вечер по приезду, и потом... Он спускался на диво крупными и пышными хлопьями, практически без ветра, кружил под фонарями и вообще создавал какую-то волшебную, рождественскую атмосферу. Не знаю, часто ли таким манером идёт на севере снег, или это нам так повезло. А эта последняя метель мела столь густо, что временами не было видно дороги, белая трасса сливалась с белой мглой впереди, и только лес по сторонам подсказывал направление. Но всё равно это было нереально красиво!

  

А по прибытии в Мезень тучи унесло, небо прояснилось и подарило яркий и красочный закат, я его уже показывала. Только вот на следующее утро нам пора было уезжать...